Я родилась так давно, что друзей детства искать бесполезно. Мой жизненный путь начался в Испании в 19 веке. Хотелось бы мне сказать, что я была испанской принцессой или хотя бы имела какой-никакой титул, но нет, я родилась в местечке столь маленьком и незначительном, что теперь уже не найти ни на одной карте. Я не удивлю вас, если скажу, что родители были драконами. Жили мирно, не трогали никого, растили двух прелестных деток: меня и моего брата Филайпа. Только вот были они не слишком осторожны, потому что однажды к нам в дом явилась…нет, не святая инквизиция. Но тоже люди с вилами и факелами. В тот вечер в деревне был праздник – чья-то свадьба и отец семейства был нешуточно пьян после бурного веселья. Когда в дом ворвались люди, он даже не проснулся. Его сонные, полупьяные глаза открылись за секунду до того, как стальное лезвие прошло меж ребер прямо к сердцу.
Так умер папа.
Дальше детские воспоминания смешаны, похожи больше на сменяющиеся цветные кляксы. Было много огня и шума, в себя я пришла в лесу, стоя босиком на грязном весеннем снегу. Мы не успели схватить теплую одежду, выбежали в том, чем спали. Мама отдала нам с братом свой пуховый платок. Филайп сказал, что ему совсем не холодно и обвязал платком меня. Вот же врун!
Нам было некуда идти, но мама изо всех сил пыталась делать вид, что все идет по плану. Тогда я даже верила в это. Мамы такие мамы. Мы шли несколько дней, пока не наткнулись на соседнюю деревню. Но там нас приютили ненадолго, даже в то время сплетни разлетались поражающе быстро. Люди прознали про тех, кто обращается в огненных демонов. Нам пришлось уйти. Мы шли снова, снова, снова, а за нами тянулся шлейф ненависти к нашей расе. Люди сторонились нас, потому что считали драконами. Мы не давали повода сомневаться в нашей человечности, не нападали, не проявляли агрессии. Мы хотели еды и крова на ночь. Но нас боялись просто от того, что кто-то рассказывал сплетни-небылицы. Пусть это и было правдой, мы не давали доказательств этому. Люди верили тому, чему хотели верить.
В таких условиях люди бы погибли буквально через неделю, была ранняя весна: ледяная земля, ночные заморозки и из еды разве что кора на деревьях. Но нам удавалось выживать. Мы перебивались тем, чем делились добрые люди, ночевали то в хлеву, то в лесу у костра. Хворост по весне весь мокрый, но пламя дракона высушит что угодно. Ели тощих зайцев и белок. Однажды даже ужинали паленой медвежатиной: на нас напал медведь-шатун и это была его ошибка. Мама учила нас складывать костры и ставить капканы. Словно знала, что скоро нам придется выживать одним.
В одной из деревень нам предложили помощь. Это был немолодой мужчина с редкой проседью в темных волосах и стальными, будто неживыми глазами. Я, по детской глупости, боялась смотреть на него, мне казалось, будто стоит нам встретиться взглядом и эти глаза меня пронзят клинком. Он предложил нам кров в своем доме. Мы были счастливы, мама не очень. Видимо, заподозрила подвох.
В ту ночь я заснула раньше обычного. Меня разбудил крик брата, он не просто орал, он рвал связки собственным голосом. А потом боль дошла и до меня. Мне казалось, что я горю заживо, но пламени не было, хата оставалась такой же темной. Лишь изредка я чувствовала сквозь пелену пламени как кожа расходилось в некоторых местах, будто ее резали тупым ножом.
А дальше пламя, пламя, много пламени. И темнота. Когда я пришла в себя, мы с Филайпом снова были в лесу. Брат сказал, что мама сгорела. Я не поверила, ведь драконы не горят. Но Фил настаивал.
Так умерла мама.
Я могла бы плакать целую вечность в тот момент. Я думала, что мои слезы никогда не остановятся, но с первыми лучами солнца наши с Филайпом тела вспыхнули алой росписью. В темноте ночи мы и не заметили, что на нашей коже появились странные знаки. Они принесли ту же боль, что там, в темноте ночного дома. А потом мы обратились в драконов. И сожгли к чертям дом, где умерла наша мать. Ночью разгорелся пожар, но его остановили до того, как он поглотил весь дом. Так вот, мы уничтожили то, что осталось. А вместе с ним и всю деревню. Мы сожгли ее дотла, а после продолжали изливать пламя на пепел. Я нас было столько боли и ярости, что не хотелось оставлять и пепелища.
В человеческий облик мы вернулись лишь после заката. И сразу бежали, боясь, что из соседних деревень могут прийти на помощь. На следующее утро все повторилось. И еще через день. Каждый рассвет мы обретали облик пламенных драконов, каждый закат снова становились людьми.
Дальнейшая жизнь походила на выживание. Постепенно мы ушли слишком далеко от родных мест и люди перестали верить в слухи о людях-драконах. Тяжело поверить, что два ребенка могут выживать в лесу, но мы ведь были не простыми детьми. Порой было туго, порою везло. Было время, когда мы путешествовали с цыганским табором, в другое прибились к бродячему цирку. Там мне особо нравилось. И кормили нас хорошо, а разве не это главное? Знаю, что не это. Но тогда девочке-оборванке, не знающей иной колыбели, кроме зеленой поляны, возможность провести дождливую ночь в крытой повозке под мерный топот конских копыт, чувствуя, как хлюпает в животе еще горячая похлебка, а под боком сопит брат…наверное, это называют счастьем.
Люди часто спрашивали нас о странных знаках на наших телах и мы лгали, скрывая их происхождение. Но чем больше было лжи, тем меньше было к нам доверия, и потому, наверное, нам не удавалось осесть нигде надолго.
Годы скитаний превратили нас из двух напуганных детей в хватких подростков, готовых вцепится в глотку любому, кто покажется опасным, а после и в точно таких же взрослых. Нам удалось собрать немного денег и даже вырвать себе маленькое поместье на выселках: мы сожгли хозяев. Потом следующих. Потом оболтусов, что пришли изгонять из дома злого духа или усмирять домового. А потом, когда поместье выставили на продажу за гроши, потому что все боялись в нем селиться, мы его купили. Очень удачно, что именно тогда у приглашенного нами «специалиста» все же получилось изгнать зло из поместья. Это, кстати, принесло ему в последствии добрую славу. шарлатан чертов
Мы жили далеко и к нам никто не совался, никому не нужен был наш секрет. Днем мы спали под палящим испанским солнцем, ночью делали то, что считали нужным. Мы не боялись, что нас заметят или рассекретят, мы думали, о нас все забыли. Первые пару лет это казалось раем, нашим маленьким островом свободы. Но потом такая жизнь за забором наскучила, чем больше мы скрывались, тем более невыносимой она казалась. Я стала упрашивать брата выйти в свет. Сначала это были близлежащие деревни, потом поездки в город. Мы выбирались редко, конечно же ночью и конечно же в одежде, полностью скрывавшей тело от шеи до пят. Крестьяне были удивлены как землевладельцы могут веселиться с ними, многие воспринимали нас настороженно. Мы не могли рассказать им, что являемся такими же простолюдинами и не видим ничего постыдного в танцах у костра или ночных купаниях в реке.
На одном из таких ночных гуляний меня заприметил Альвар Галеасо, мелкий землевладелец. Потрясающий мужчина, своей настойчивостью поразивший мое сердце в первый же вечер. Да еще и талантливый маг. Если бы не брат, относившийся к Альвару настороженно, я бы уехала с ним в тот же вечер хоть на край света.
Альвар долго за мной ухаживал, что по началу вызывало определенные трудности – под его пристальным вниманием мы не чувствовали себя в безопасности и даже решили бежать, но, как в лучших сказках, он поймал меня в последнюю минуту и уговорил остаться, заявив, что знает о моей сущности и о проклятии. И может помочь.
Разве я могла отказаться? Я уговорила брата дать Альвару шанс на наше спасение, а сама была без ума от любви к мужчине. Мы поселились в его особняке, сыграли тихую свадьбу, чтобы не привлекать лишнего внимания и несколько лет жили счастливо. Альвар дал мне свой титул, образование, научил меня этикету. Я стала настоящей дворянкой, я стала Розмари Галеасо. Но когда пелена восторга спала, а моя влюбленность поутихла….да и что там говорить, когда голос брата наконец достучался до моего сознания, я стала замечать, что Альвар не особо то спешит снимать с нас проклятие. Оказалось, он был не только талантливым магом, но и талантливым лжецом. Он не любил меня и никогда не испытывал даже симпатии. Он выдрессировал меня, чтобы я не позорила его имя, развлекая ее знатных гостей, пока он изучал мое проклятие. У него было две цели: первая - суметь скопировать это заклинание, чтобы использовать его на других. Вторая – завести себе выводок дракончиков-полумагов. Я была для него инкубатором, возможностью дать своему потомству сильные гены. Не всегда мужчина, думающий о благе ваших детей – это хорошо.
Это выяснилось не за один вечер, конечно. Я была раздавлена, а брат в ярости. Он предлагал сжечь его и все его поместье, но я, глупая женщина, не могла предать мужчину, которого когда-то полюбила. И поплатилась за это. Когда Альвар понял, что мы больше не намерены быть предметом изучения, то поймал нас в магическую ловушку. В этом была определенная проблема, его ловушка из-за постоянного потока магии блокировала наше проклятие и он не мог его чувствовать. Пока мы сидели под замком, изучать нас было бесполезно. Но стоило бы ему нас отпустить, мы бы тут же сбежали.
Я говорила, что у Альвара была предпринимательская жилка? Он нас продал. Просто продал. Понял, что единственный способ вытянуть из нас что-то полезное, это продать или перешить нашу шкуру на сапоги Испанскому королю. И благо продажа живых драконов показалась ему выгоднее.
Началось новое путешествие, теперь уже в тесной клетке с одним маленьким окошком для еды и питья. Клетка не выпускала наше пламя, мы могли жечь сколько угодно внутри, но наружу пламя не выходило. И через какое-то время мы перестали пытаться. Было страшно представить куда нас везут, потому что ехали мы безумно долго. Я думала, что когда клетка откроется, я окажусь на краю мира. Нас то трясло по каменистым дорогам, то слышался крики чаек и клетку наполнял соленый воздух.
Когда через много дней, а может и месяцев, клетка открылась, мы не поверили сами себе. Мы не хотели выходить, считая, что это ловушка. А когда осмелели, то резко побежали куда глаза глядят. Бежали мы не долго, за время путешествия у нас сильно ослабло тело и после десятка-другого шагов мы оба упали на землю. Я помню то чувство, помню как сильно мне было обидно видеть свободу собственными глазами, вдыхать полной грудью воздух, но не иметь возможности сделать еще хотя бы шаг к этой самой свободе.
К нам подошел какой-то мужчина, попросил не атаковать, пообещал кров и еду на первое время. Мы были слишком обессилены, чтобы сопротивляться.
Мужчину звали Севастьян Хант. Он был из тех неприметных людей, что способны слиться с любой местностью. Но при этом, как противоречие невзрачному внешнему виду, он обладал таким поразительно добрым, пронизывающим взглядом, что заглянув в них, казалось, будто смотришь на солнце. Я боялась этих глаз, потому что каждый раз мне казалось, будто смотря на меня, он своим взглядом согревает те части моей души, что замерзли намертво испанскими ночами, когда я теряла своих близких.
Севастьян рассказал нам как мы очутились в Америке. А еще рассказал, что тоже является драконом и постоянно плавает в Европу, чтобы помочь бедным магам, оборотням и порою даже вампирам перебраться в Америку и начать новую жизнь. Он спас десятки невинных от преследования церковью, от изгнания, и даже из плена рабовладельцев, как, например, выкупил нас. Нам был предоставлен выбор: уйти и жить так, как захотим, или остаться с ним и помогать спасать других. Филайп выбрал уйти. Я решила остаться.
Это была моя первая разлука с братом за столько лет жизни. Но помощь Севастьяну отвлекала меня от печали. Он оказался удивительно интересным человеком и часто мы посвящали ночи посиделкам у камина за его рассказами о приключениях. Через какое-то время я стала замечать с его стороны неоднозначный интерес и, признаюсь, мне было приятно быть объектом его внимания, стоило лишь какой-то особи женского пола появится в поле зрения Севастьяна и я начинала ревновать. Мое сердце в тот момент уже отошло от предательства Альвара и я была готова открыть его кому-то другому. Мы объявили о помолвке.

дальнейшая информация касается только судьбы Розы и упоминаний о Филайпе там практически нет, разве что вскользь. Если вам интересно, чем жила сестра эти годы, можете прочитать, но если от обилия букв и информации вас уже мутит, опустите эту часть

Мы объявили о помолвке, свадьбу должны были сыграть во время очередного визита в Европу. Но стоило нам покинуть корабль в Португальском порту, как один из информаторов сообщил Севастьяну, о стае оборотней, которой грозит опасность. Действовать нужно было тихо, устраняя саму угрозу, а не спасая стаю. Дракон, не владеющий своими перевоплощениями только мешал бы.
Севастьян оставил меня, пообещав вернуться как только сможет. Но в те времена поездка даже в соседний город занимала пару дней, а спасение целой стаи было делом почти месяца. Я осталась одна ждать жениха.
И однажды днем на моем пороге появился раненый. В прямом смысле: я услышала стук в дверь и запах крови со стороны порога, но не могла открыть, являясь в тот момент драконом. А когда пришла ночь и я кинулась к порогу, то нашла там еле живого мужчину в луже крови. Мне удалось затащить его в гостиную на диван и обработать раны. Но пока я возилась с этим, прошло слишком много времени, чтобы ехать в город за лекарем, я бы не успела вернуться к рассвету. Я металась по комнате, не зная как поступить: позволить ему умереть или поставить под удар свою тайну и тайну будущей семьи. Но в тот момент незнакомец пришел в себя и сам отказался от врача. Его фразы сквозили намеками: смерть меня не тронет, я все равно вернусь, лекарь не знает как лечить таких, как я. Простой человек бы не понял, но для Фейри эти слова были знаковыми.
Я выхаживала его как мать выхаживает больное дитя. Он сказал, что за ним могут прийти, и днем я, подобно сторожевому псу, ждала у его койки предстоящей опасности. Джерар оказался таким же, как я и – валькуром, ищущим кров и спокойствия. Ему говорили, что есть некий Севастьян Хант, помогающий подобным, но когда в доме ему не открыли дверь, он потерял всякую надежду, решив, что опоздал. А потом очнулся, а рядом уже была я.
Мне удалось выходить Джерара. Через какое-то время он стал сидеть на кровати, а после и ходить, пусть и крехтя. Почему-то он чувствовал вину за мое дневное одиночество и потому, с приходом солнца, когда я оборачивалась драконом и укладывалась калачиком на огромной софе, он садился рядом с книгой и читал мне. А когда он поправился окончательно, мы даже позволили себе шалость и летали днем. Это было потрясающе.
И я не заметила, как этот голубоглазый весельчак, знающий ответ, пусть и глупый, на любой вопрос, способный вызвать улыбку одним лишь словом, этот оболтус и балагур запал мне в сердце.
Мы провели вместе ночь. Я не должна была этого позволять, ведь я была помолвлена, но слишком сильно я желала этого. Настолько, что даже сейчас не жалею. А вечером следующего дня вернулся Севастьян, как обычно бывает по всем законам подлости. Я рассказала ему о том, как самостоятельно спасла редкого представителя пернатых, умолчав о том, как далеко зашла в спасении и Севастьян ответил, что не мог представить себе лучшего подарка на свадьбу. И этим разбил мне сердце. Но я не хотела отказываться от него из-за собственной глупости и потому не раскрыла секрета. Мы сыграли свадьбу тут же, буквально следующим вечером.
А вскоре я поняла, что беременна. Севастьян тут же отменил все планы и мы отправились домой в Америку. У меня не было сомнений чья это дочь, я знала, что могла забеременеть только от дракона. У меня родилась прекрасная дочурка, моя Джулианна. Севастьян был вне себя от счастья, хотя, могу представить, как сильно он хотел сына. Я проводила целыми днями у ее колыбельной, а ночи напролет баюкала на руках, пытаясь наверстать упущенные часы. Она росла самым прелестным созданием из всех, что я видела на этой земле. А потом я снова забеременела и родила еще одну девочку - Бонни. Севастьян держался хорошо,  за его счастливой улыбкой почти не было заметно желания получить наследника.
О, как я любила своих малышек. И как мало времени у нас было, чтобы проводить его вместе. Часто, когда девочек усаживали играть, я лежала рядом, наблюдая за ними. Но каждый раз, когда одна из них начинала плакать, это разрывало мне сердце, ведь я не могла убаюкать собственного ребенка. Прибегала нянька и возилась с моим малышом, пока я наблюдала за этим со стороны.
Девочки росли и я была счастлива видеть их здоровыми и счастливыми. Тогда я полюбила зиму, ведь зимой ночь приходила раньше, а утро позже и мы могли ужинать и завтракать в компании друг друга. Бонни проявила способности дракона, а вот Джуллианна нет. Но от этого дочери стали мне лишь еще более любимы: Бонни являла собой мою сущность дракона, а Джуллиана напоминала о том, что каждую ночь я все же человек.
Девочки выросли и вот мы уже стали похожи на ровесниц. И это порождало вопросы. Мы уехали из родного города, отправились в Англию. А потом мои дочери и вовсе вырвались из под родительского крыла. Я так не хотела их отпускать, помня, как жесток мир, в который они стремились. Я ведь знала сколько зла он хранит, сколько опасностей. Но Севастьян считал, что так будет правильно и найдя подмогу в лице отца, Джуллиана и Бонни все же уехали. Больше я их не видела.
Мы с Севастьяном продолжили нашу деятельность, хоть в ней отпала такая сильная нужда. Потом вернулись обратно в Америку, плавали в Европу. Я много раз виделась с братом, нашедшим свой дом во Франции. Постепенно все, в первую очередь Севастьян стали замечать, что после расставания с дочками мой характер стал жестче. Люди связывали это с тоской по детям, но я знала, что это прорывается сквозь многолетнюю пелену мое истинное я: я, привыкшее думать лишь о себе. Дочери были тем единственным, что я берегла больше собственной жизни. Любовь к Севастьяну переросла в супружескую привязанность, все мои дружеские связи не выходили за грань знакомств, но любовь к дочерям была сильной и безоговорочной, что бы не происходило! Потеряв нужду быть лучшей матерью на свете и давно истратив свое желание быть хорошей женой, я снова стала всего лишь собой.
Мое окружение медленно начинало меня ненавидеть за это. Признаюсь, есть что-то отвратительное в том, что люди, молившиеся за твое здоровье теперь желали за спиной скорейшей смерти. Я многих подвела, отказавшись рисковать ради незнакомцев жизнью, хотя раньше готова была на многое, чтобы спасти Фейри. Севастьян говорил, что я зазналась, говорил, что я забыла в каком положении была при нашей встрече и как много Фейри до сих пор находятся на грани жизни и смерти, ожидая помощи. Я не слушала его. Я лишь радовалась, что мои дети не видят того ссора, что творится в некогда счастливом для них доме. Мы были на грани развода, если их оформляют на браки 1872 года.

Наши дни:
Недавно потом произошло то, чего я не ожидала: мне рассказали о маге, том самом, который проклял нас с Филайпом и которого, как мы думали, мы сожгли в собственном доме. Я в тот момент ехала к брату во Францию, чтобы отдохнуть от разваливающегося брака. Я тут же позвонила Филайпу, но он мне отказал в помощи. Брат боялся рисковать спокойствием, что, наконец, царило в его жизни, ради призрака прошлого, которого, возможно и нет вовсе. Но я не собиралась отступаться от своей цели. Я потратила несколько лет на поиски следа, а потом, когда вышла, нашла его старого и немощного в постели. Мне стоило бы кинуть его там, бросить умирать от собственного бессилия, забытого всеми, никому не нужного. Но я надеялась, что его смерть снимет проклятие. Я принесла с собой нож, точно такой же, как тот, что он занес над нами в тот роковой вечер. И пронзила его живот, потом еще раз, еще. Моя одежда, лицо, руки – все было забрызгано кровью. Я била, пока из его горла не перестали доноситься последние хрипы, пока не заметила, что стеклянные глаза больше не реагируют на боль. Я ожидала, что знаки с моих рук спадут, но этого не произошло. Тогда я стала дожидаться рассвета, но стоило лишь солнце пересечь горизонт, как я обратилась драконом. А потом пришли люди. Много людей, все мертвые – вампиры. Их целью был убийца мага, их целью была я.
Я не была готова к схватке, да и бесшумные создания застали меня врасплох во сне. Понимая, что долго не смогу продержаться, вылетела в окно, надеясь отбиться от преследователей скоростью полета. План был хорошим, но я не учла одного: когда я вылетала через плотный стеклопакет, осколки оцарапали драконью шкуру. Не глубоко, но все же достаточно, чтобы оставлять легкий кровавый след за собой на всем пути. Я создала след из хлебных крошек. И вел он к Филайпу.
Я знала, что мне больше негде искать защиты в Европе, как кроме него. И потому летела, пока не кончились силы, а после заката бежала по лесу, пытаясь найти его загородный дом. Сеть в лесу не ловит, а ловить ее было некогда, так что я оказалась полностью обессиленная где-то во Французских Альпах. Когда я к середине ночи появилась на его пороге, то представляла собой какую-то бесформенную тень, боящуюся собственного голоса. Филайп принял меня, он не мог не принять. Мое появление взбудоражило дом, ведь не каждую ночь к ним является на порог полуживая родственница, рассказывающая о напавших вампирах.
Пока я с бешеной скоростью поглощала еду,  Филайп выслушивал мой отчет о походе к магу, а его трехлетняя дочь отказывалась идти в кровать, желая «мотеть на тату», на дом напали. Если помните облаву из фильма «мистер и миссис Смит», то можете представить ее. Фил схватил за шиворот меня и ребенка и выволок на задний двор, хотел кинуться за женой, но было видно, что в доме уже полно народу и если она сама не спаслась, то ей мы не поможем. Я буквально утащила Филайпа в сторону леса, напоминая, что ему еще надо спасти дочь.
Вампиры бросились следом. Мы бежали по лесу, утопая ногами в рыхлой после дождя земле. Нам оставалось несколько минут до рассвета, небо на западе уже светлело. Но почему-то я знала, что мы не дотянем. Филайп отставал, и оглянувшись, я поняла, что его ранило осколком. Я забрала у него дочь, ведь без нее Филайп просто никуда не пошел бы. Нас загнали к реке. В меня целились, но Филайп заметил опасность и закрыл собой меня и свою дочь. Я не знала что делать, но потерять брата я не могла. Я понимала, что нас убьют раньше, чем взойдет солнце. Я могла прыгнуть в воду и надеяться, что выживу в ее бурных потоках, но я была неспособна бросить брата. Мне всегда казалось, что для меня нет ничего ценнее своей жизни, но даже после стольких лет разлуки я не могла представить этот мир без брата.
И потому я сделала то, что до сих пор вижу в страшных снах: я достала тот клинок, которым убила мага и провела им по шее малышке. А потом кинула ее маленькое тельце вампирам.
Обезумевшие от запаха свежей крови, они на мгновение забыли о нас с братом и это дало нам преимущество: как только первые лучи опалили кожу и она стала покрываться чешуей, я толкнула Филайпа в воду и кинулась в нее сама. Человек бы не выжил в бурных, каменистых потоках горной реки, он или замерз бы насмерть, или разбился о камни. Но не драконы. Вода омывала раны, унося кровь и не позволяя вампирам отследить след. Я вытащила Филайпа на берег, когда решила, что опасность миновала. Когда он пришел в себя, то в первую очередь спросил о дочери. Слабый, со сбивчивым дыханием, он не думал о сохранности не меня, ни себя. Только лишь дочь.
По его взгляду было ясно, что объяснений от меня не требуется: он видел все. Видел, но надеялся, что это было лишь бредом от кровопотери, миражем. Я ушла, зная, что он не простит меня.
В Америку я вернулась вдовой. Те вампиры, не найдя меня, заявились в мой дом и убили Севастьяна. Его тело в облике дракона было растянуто в виде распятия у нас в гостиной. Не передать словами сколько слез я пролила, оплакивая мужчину, которого не смогла полюбить, но который дал мне жизнь моей мечты. Я не могла обратиться в похоронные службы с просьбой похоронить дракона, да и к Фейри обращаться боялась. Мне пришлось самостоятельно снимать его еще теплое тело и мысль, что я опоздала не более чем на час-другой убивала и меня тоже. Я похоронила его тоже самостоятельно. Это требовало от меня многих усилий, но я была рада наказать себя так за то, что натворила. Я осталась без мужа, без брата. И не могла обратиться к детям за помощью, боясь навлечь на них беду. Мир считал меня бездушной эгоисткой, готовой спасать лишь свою шкуру. А по моему следу шла стая вампиров, неизвестно за что желавших моей смерти. Я оставляла за собой пепелища, но была слишком малодушной, чтобы избавить этот мир от своего общества.